Основоположнику официальной нивхской письменности и литературы, просветителю родного народа, автору нивхского алфавита, правил нивхской орфографии, букваря и учебников на языке нивхов, обладателю титула “Гордость Сахалинской области”, заслуженному работнику культуры Республики Саха (Якутия), писателю с мировым именем Владимиру Михайловичу Санги в марте 2025 г. исполняется 90 лет.
С его позволения, предлагаю дорогим моему сердцу кыргызским читателям рассказ Владимира Михайловича о судьбе подаренных им Чингизу Айтматову нивхских легенд, которые легли в основу всемирно известной повести великого писателя, а впоследствии нашли сценическое воплощение в якутском театре, составив имя нашему Саха театру и его режиссеру.
Владимир Санги:
“Я привез в Москву замороженных уток, подаренных мне в Якутии. Как раз в это время Брежнев собирает в Кремле писателей, и там мы встретились с Айтматовым, он сказал, что хочет зайти ко мне в гости.
Чингиз меня предупредил накануне. Когда он пришел, моя жена Алла Павловна стала колдовать на кухне. Как раз с уткой-лувр. Я Айтматову говорю: “Смотри, видишь, эта утка необычная. Это та же кряква, только у нее нос широкий, утка-лувр. В переводе на русский означает “ложка”. “Кряква-ложка”. Вернул жене и начал занимать Айтматова рассказами. Он очень любознательный был.
– Давай, я еще расскажу миф о сотворении земли. Вот эта утка сотворила.
Я ему рассказал, как утка-лувр, желая снести яйцо, прямо на водах безбрежного океана свила гнездо из пуха и перьев, выщипанных на своей груди. Оттуда и пошла земля Ых-миф. Еще несколько мифов рассказал, некоторые обычаи нивхов рассказал. Как охотники с моря возвращаются, как встречают их сородичи, как в охотники пос-вящают, эти моменты я ему тоже рассказал.
Подробно рассказал, как мы с дедом Мамзином однажды оторвались от мыса Ул – во, где я сегодня живу. И когда отъехали, я глянул назад и посмотрел на этот мыс. Вдруг представилось мне, что это собака бежит, пегий пес. Растения на мысу, кустарники, которые зацепились за высокий светло-серый песчаный берег и спустились до подножия мыса, бросали под солнцем причудливую тень: вот голова с торчащими ушами, вот брюхо пятнистое, вот ноги… Белая собака с темными пятнами, пегий пес. Я сказал об этом деду по-нивхски. Он оглянулся, улыбнулся: “На самом деле, – говорит, – похож”.
Мы поплыли дальше. Охотимся. И тут нас настиг туман. Начали блуждать, затерялись. Вышли в море, я по высоте волн почувствовал, что мы уже в море находимся. Не видим ничего. Вода уже морская и течение морское, волны морские. Блуждали долго. Устал я очень. Старик тоже устал, скоро совсем перестал грести. Хорошо, что волна была без гребешков. Такая волна подымается и опускается широко. Не пенистая, не образует гребней. Короткая, гребнистая волна нас бы захлестнула. Меня укачало, я очень устал и уснул, сидя в лодке. Вот на ту перекладину, которую тебе сегодня в музее показывал, об эту перекладину в лодке спиной уперся и — уснул. Дед оставался сидеть на корме.
Я спал. И тут лодка резко дернулась. Я проснулся. Смотрю на деда. Он весь напряженный. Вот так держит левую ладонь ближе к затылку, смотрит на нос лодки, и веслом “р-раз!”, резко повернул лодку в другом направлении и так держит. Я: “Что случилось?”. Он говорит: “Кас-кас пуйр вид” (“Пролетела полярная сова, я поймал ее след”). Слова деда потрясли меня. Я, только что проснувшийся, очень уставший, в полусне, а в моих ушах, в моей памяти до сих пор слышится звонкий, взбодревший голос деда: “Я поймал след совы!”. Все! И говорит: “Дует постоянный ветер, уже со вчерашнего дня постоянный ветер. Я его головой почувствовал, куда ветер бьет. Так мы сейчас и будем плыть”. И старик держал ветер, вел лодку по следу совы. Так мы и вышли на берег Пегого пса. По следу полярной совы вышли…
Все это я рассказал Айтматову. Он ходил по гостиной очень возбужденный, совершенно взбудораженный. Я тоже иногда вхожу в такое состояние. У меня просторная гостиная, там больше 20 метров было. А Чингиз большой, стремительный. Глаза блестят, волосы всклокочены. Быстро ходит, прямо мечется из угла в угол, аж тесно стало в гостиной.
И все время ходит и ходит. Потом развернулся, вплотную подошел ко мне:
– Будешь писать? – и ткнул меня пальцем. Вот так вот ткнул пальцем. Я на него смотрю и вижу, что он почти уже в невменяемом состоянии. Он уже весь там, в море, качает его моя лодка, он в тумане и видит след совы. Я сказал: “Дарю”, – и тоже ткнул его в грудь. Он расслабился, вот так обнял меня. В уголках глаз слезы. Долго, расслабленно молчал.
В это время Алла выходит и говорит: “Утка готова. Давайте к столу”. Мы сели за стол. Продолжаем разговор . Он говорит: “Володя, я буду писать, – он сказал каким-то внутренним голосом. – Я буду писать. Не знаю, что получится – рассказ или повесть. Тебе посвящаю”. Я отвечаю: “Давай, пиши. Думаю, что у тебя получится”. Он пожал мне руку. Я проводил его до двери, он уехал в гостиницу.
Проходит время. Айтматов снова в Москве.
– Володя, повесть идет в журнале “Дружба народов”. Я посвятил тебе. Пожалуйста, будь добр, когда прочитаешь, можешь отзыв дать?
Я говорю:
– Подожди, Чингиз, отзыв – это еще вопрос будущего. Я должен прочитать.
Скоро мне звонит Сергей Баруздин, главный редактор журнала «Дружба народов»
– Володя, уже все. Я подписал журнал в печать. На днях тебе позвоню. Номер выйдет. Зайди, пожалуйста, я тебе подарю номер и, будь добр, дай отзыв по повести Айтматова.
– Хорошо, зайду.
Я зашел в редакцию журнала, Сергей Алексеевич подает мне только что отпечатанный номер. На самом деле фраза “пахнет типографской краской” абсолютно точная. Я держу свежайший журнал, с острым запахом краски. Пришел домой и, конечно, прочел в один присест. Слава богу, повесть небольшая, прочитал. Вот тут-то и некоторые сложности пошли. Айтматов просил, чтобы я отзыв дал. Баруздин потребовал от меня, на правах старшего товарища, чтобы я отзыв дал. А я задумался, надо ли мне давать отзыв. Может быть, лучше, если бы я отзыв не давал. А так просьба была нас-тоятельной. Куда деваться, я сел и написал отзыв. Принес Баруздину. Он посмотрел и
говорит:
– Володя, ты очень сурово подошел.
Я отвечаю:
– По моей мерке Айтматов снисхождения никогда ни от кого не требовал и не будет требовать. Он в этом не нуждается. В снисхождении Айтматов не нуждается.
Проходит какое-то время. И вот я оказываюсь в Кыргызстане, во Фрунзе, меня пригласили кыргызские писатели. “О, приехал человек, который подарил нашему Айтматову сюжет “Пегого пса!”, – вот такая молва пошла. Состоялось несколько встреч: прозаики, поэты, читатели, журналисты… И там оказался один человек, который как-то на меня неприязненно посмотрел и сказал: “Да вы все крутитесь вокруг нашего Айтматова”. Я сперва не понял, к кому эта фраза относится. Оказывается, он ко мне обращался. И тут Майрамкан Абылкасымова, очень талантливая поэтесса, сразу накинулась на него: “Ты это Володе адресовал свои слова? Ты же непродуманно сказал. Наоборот, надо благодарить Санги: он подарил нашему Чингизу величайший сюжет повести и рассказал много из того, что Айтматов никогда бы сам по себе не нашел, потому что не знает нивхской жизни. Кроме Володи нивхов никто из нас и не видел”. Была довольно большая толпа, и они все были солидарны со словами Майрамкан. Вот так. Кыргызы относились ко мне по-братски,
с благодарностью.
* * *
Прошло еще время. И вот ко мне стучатся два молодых человека, московские студенты. Один говорит, что он Борисов – сценарист, а другой – Сотников, тоже учится здесь же. И тот, кто назвался Андреем очень просительно говорит:
– Владимир Михайлович, у нас идея инсценировать повесть Айтматова “Пегий пес, бегущий краем моря”, посвященную Вам.
– Хорошая идея. Но по закону надо у автора получить согласие.
– У нас это не получится. Мы очень просим Вас выйти на Чингиза Айтматова и за нас попросить его согласие.
Тут же поднимаю трубку и звоню Айтматову. Чингиз сам поднял трубку:
– Чингиз, у меня два молодых якута. Московские студенты. Один из них художником будет, другой – сценарист. Они хотят инсценировать твою повесть “Пегий пес, бегущий краем моря”, поставить на сцене у себя на якутском языке.
Айтматов сразу сказал:
– Да? Ну пусть попробуют. Попрощались, А гостям говорю:
– Ребята, дозволение, о чем вы просили, инсценировать повесть Чингиза Айтматова “Пегий пес, бегущий краем моря” на якутской сцене получено. Дерзайте.
Вдобавок я им сказал те же слова, что и Айтматову, когда он был у меня в гостях:
– Ребята, вы из нивхов видите только меня одного, вы не знаете жизни нивхов, быт нивхов не знаете, никогда не были на земле нивхов. Вы воспринимаете нивхов через Айтматова. А Айтматов – через меня. Но воспринимал нивхов как житель юга, жаркой страны, где степи и мало воды. Вы понимаете, о чем я говорю?
Борисов говорит:
– Понимаем, Владимир Михайлович, понимаем.
– Ну так вот, я вас попрошу, подумайте, когда пойдете домой. Не будем говорить: глава первая, глава вторая, глава третья и так далее. Вы выстраивайте сюжет по вашему пониманию и придите ко мне, расскажите, где, чего. И притом, мало просто думать. Я не знаю, профессора ваши говорили или нет, какая будет идейно-художественная нагрузка на каждый поворот сюжета, на тему в целом. Вы понимаете, о чем я говорю?
И я подумал: повесть Айтматова знает весь мир, а если повесть о нивхах выйдет на сцену, то тогда мир еще и увидит жизнь моего народа. Пусть отраженно, пусть даже через двойное, тройное отражение. Показ нивхов через реализацию моих сюжетов, через воззрение Айтматова — кыргыза, и через воззрение Борисова и Сотникова – якута и русского. Пусть будет это так, но нивхов покажут. Ведь получается целая философия: сплав мудрости народов. Мир узнает, увидит и поймет древнейшее начало мудрости. Это останется и после нас. О нас, о наших народах, о нашем времени будут судить по мифам, легендам и духу нашего народа. Мы это передаем, это оставляем в своих произведениях. Мифы переживут нас.
Так оно и случилось.
И еще я удивлялся. В своем отображении, изложении жизни нивхов я ничего не подстраивал под повесть или под сцену. Я излагал все так, как есть у нивхов на самом деле. Так я и рассказал Айтматову. Знаю, что Айтматов работал на пределе своих способностей, на пределе того великого дарования, которое ему дал бог. На моем сюжете и материале, как я ему изложил. Но показал все это через свое личное восприятие и свое видение. И эти якутские ребята, то же самое, только с другого края планеты, с другого мира. И тоже на пределе своих возможностей, своего этно-исторического, этно-духовного опыта, помноженного на опыт мирового искусства, раскрыли сюжет, показали нивхов.
Сейчас считаю себя втройне счастливым человеком, что был сопричастен к определенному периоду развития литературы и искусства ставшего очень близким мне кыргызского народа, сопричастен к определенному периоду становления литературы, сценического искусства очень близком мне народа саха. Оставаясь при этом до мозга костей самим собой. Нивхом. Вот так вот. Разве это не счастье?”
Александр ЖИРКОВ.
Сахалин, Ноглики. Залив Чайво, стойбище Ул – во, мыс Пегий пес.
Беседа состоялась 27-28 янв. 2020 г.